Посвящается СамаЯзлоб на Я, Караське, serjem’у, Регенту и прочим борцам за нравственность.

Введение

Рассмотрение этических проблем может быть плодотворным и удобным, если взять за основу практический аспект взаимоотношений между людьми, подразумевающими такие понятия, как «мораль», «нравственность», «совесть» и т.п. Этого требует и определение этики как «практической философии». Для этого, воспользуемся оригинальной 4-х мерной моделью формирования этических взглядов.

Данное рассмотрение, хотя и не связано напрямую с исторической хронологией человечества, тем не менее, имеет свои закономерности развития. Речь идет о том, что, с одной стороны, история человечества идет поступательно (прежде всего это отражается в развитии технократического знания и соответствующих технологий). С другой стороны, история циклична, и в этом смысле некоторые явления общественной жизни имеют тенденцию «возвращаться» (прежде всего те, что традиционно относятся к «внутренней», сакральной стороне человеческого существования — культурные, религиозные и пр.). Этические ценности являются своеобразным «мерилом» поступательной и циклической активности, связанной с изменениями человеческих ценностей. Поэтому, мы будем рассматривать этические проблемы качественно — в 4-х измерениях-«лицах», и количественно — историософски, поскольку второе вытекает из первого.

Этика фанатизма

Когда мы говорим об этике, морали и т.д., то прежде всего в наше сознание приходит самая простая и «примитивная» модель отношения человека к себе, своему поведению, окружающим людям, пути и способам познания. Во все времена существования человечества можно обнаружить философские системы, ориентирующие своих последователей слепо и непрекословно соблюдать общепринятые каноны. Собственно слово «мораль» (по крайней мере, в русском менталитете) соизмеряется большим или меньшим запретам и ритуалам следования этой морали. Часто «мораль» и «ритуал» рассматриваются почти как синонимы. Причем, ритуал становится порождением «такой» морали, и, с другой стороны, только жесткое ритуалы способны блюсти мораль.

«Всякий ритуал лучше, чем хаос», — такова основная формула проповедников сдерживания эмоций и ограничения желаний. Если в основе какой-либо догмы положен тот факт, что человек примитивен, несовершенен, греховен, подобен животному и пр., то закономерно и логично помыслить в следующий момент, что человеку нельзя позволять быть самим собой, тем более учить этому других. Необходим «дрессировщик», души человеческой, некий «монстр» — высший Разум (вспомним монстра Гоббса — Левиафана в лице государства). Здесь возникает определенный морализм. С одной стороны, ритуал не знает творчества, инициативы, «полета мысли». Праведнику не пристало оценивать, судить других, подвергать пересмотру канонические устои и, тем более, создавать апокрифы. Канонизированная модель считается совершенной в том виде, в каком преподается. Все ритуалы — от бога, им следовали отцы, деды, и именно благодаря ритуалам жизнь до сих пор существует в порядке и мере, а не развалилась на части. Таким образом, фанатизм может возникать над хаосом как реакция. Например смена государственной власти, революция, окончание войны приводят к небывалому подъему энтузиазма, необходимого для построения новой модели жизни. Этот энтузиазм слеп, категоричен и порою жесток и нетерпим к «старому». «Священному» огню инквизиции подвергается все инородное или кажущееся инородным почти без разбору. И это оправдано с точки зрения возрастной психологии: всякий молодой организм, будь то человек, общество или большая часть человечества отстаивает свои новые, еще не укоренившиеся позиции, «право на жизнь» всеми возможными способами. Юношеский максимализм не знает пощады ни к окружающим, ни к самому себе, — «предателем» может стать любой, кто преступил Канон, даже если Канон принципиально не выполним. В последнем случае возникает «иллюзия пути», самообман, ведущий в последствии к разочарованиям и, в лучшем случае, к переоценке ценностей. С другой стороны, ритуал создается в сознании человека, находит подкрепление в сознании ближайших последователей или учеников, апробируется и «запускается». Будучи изначально обычным человеком, создатель такой школы канонизируется и возвышается. Варвар не может быть Учителем, значит учитель несет в себе божественную сущность, его лик свят, поступь внеземная, слово пророческое. Так возникает религия.

Речь идет о тех философско-этических системах, которые несут в себе такие общие атрибуты, как Главный Авторитет (или иерархия Учителей) и Основной Закон (включающий предписания, запреты и, следовательно, санкции за нарушения запретов). Религиозный фанатизм в сознании современного человека имеет негативную нарицательную окраску. Это может быть исторический религиозный фанатизм, возвращающий наше сознание в эпоху «темного» средневековья, когда тысячи людей были сожжены на кострах инквизиции во имя Христа. Впрочем, через подобные явления проходили все религии. Некоторые явления жизни мировых религий, напоминающие религиозный фанатизм, происходят и сейчас, хотя официальные христианство, мусульманство и буддизм эти явления не принимают и не могут принять, поскольку давно пережили подобные «возрастные кризисы». Скорее всего, здесь речь идет об отдельных «атавизмах», проявляющихся на уровне религиозных сект и в сознании отдельных людей. Как уже говорилось, генеалогически фанатизм может относиться к наиболее ранней и простой форме этики, то есть фанатик ближе по степени развития к младенцу. Фанатизм ближе к зарождению, а значит и к смерти, — эта фраза ближе по духу философии экзистенциализма и иррационализма, что может показаться далеким от духа фанатизма. Связь между смертью и рождением, — не для фанатика, но любая из этих крайностей есть его пища. Парадоксально, но идеи апокалипсиса, смерти, кровавых жертвоприношений легко поддерживаются (не рождаются — это «выше» фанатика) в ритуальном сознании. Правда, здесь может быть еще вариант, когда к фанатизму примыкает страх, который будет рассмотрен нами далее.

Говоря об этике фанатизма, не стоит приуменьшать ее заслуги, — это закономерный шаг на любом пути. Всякая смерть есть катарсис (интенсивное очищение — лат.). Всякий катарсис неизменно сопровождает приход к мере (именно это мы и имеем ввиду под словом «смерть»). Мера означает окончание предыдущего пути: впереди новая жизнь. И иной способ начала пути, старта, нежели путь одержимости и фанатизма, — «с головой в новую жизнь», — трудно представить. Такой фанатизм незаменим. Счастье фанатика, — в его служении своему идеалу, даже если этот идеал интерпретируется как отсутствие счастья на Земле, страдание, покорность своей участи и т.п. С другой стороны, не будем суживать границы этого явления. Материализм в своих категоричных и наивных формах тоже может рассматриваться как вид религии, поскольку несет в себе все религиозные атрибуты. Современный философ-деконструктивист П.Фейерабенд говорит о «злосчастном альянсе науки и рационализма», по его мнению, современная наука, — это всего лишь «миф современной культуры», далекий от науки, как и любая догма и религия. Очевидно, что крайность мировоззрения порождает другую крайность. Религиозный фанатизм сменяется на научный фанатизм также легко, как научный на религиозный, приоритеты здесь не различимы и, пожалуй, не важны. Как часто можно встретить в одном человеке эти две крайности с разницей лишь в некоторый относительно небольшой временной срок, или даже одновременно.

Этика еретика

Тем не менее, говоря об этике нельзя не упомянуть вариант, когда человек не слепо верит, а не менее самоотверженно не верит. Отрицание чего бы то ни было — тоже путь познания, своеобразная мораль. Сразу можно вспомнить Рене Декарта: «Сомневаться во всем!» Правда, для Декарта это явилось своеобразным этапом в создании собственной естественнонаучной системы.

Отрицание начинается всякий раз, когда заканчивается служение. Когда рушатся старые устои в человеческом сознании, «верхи уже не могут управлять низами», тогда приходит демон искушения «новым», но пауза между старым и новым, — и есть отрицание. Недаром ересь рассматривается в христианстве как один из врагов правоверного служения. Отрицать можно все, что было в «старой» жизни, и даже саму жизнь (в апокалиптических тенденциях, хотя это все же ближе фанатику). И все же, когда человек что-либо отрицает, он таки цепляется за жизнь, нежели отвергает. В этом случае отрицают то, что мешает жизни, например религию. Например, Давид Юм отвергает не только христианство, но и сами попытки доказательств существования бога: «… наши доказательства истинности христианской религии являются более… слабыми, чем доказательства истинности наших чувств».

Подобно тому, как существуют разные формы слепого служения, существуют и разные формы отрицания. Человек отвергнул религию, — неплохо для «человека». Затем человек «пошел в науку». Далее мировые революционные события, экономические кризисы и экологические катастрофы заставили человека отвергнуть и науку. Изучая историю этики, можно обнаружить факт возникновения совершенно уникального отрицания науки в эпоху, можно сказать, научно-технического прогресса и научно-технической революции (см. Приложение). Отрицание сродни зависти. И здесь можно выделить активные и пассивные формы зависти и отрицания. Отрицая религиозную веру, Юм предлагает взамен человеческую волю как путь к Свободе. Это активное отрицание. Пассивное отрицание ничего не предлагает взамен отрицаемому. Тот, кто отрицает Все, ближе всего подходит к суицидальным мыслям (снова смерть) и асоциальному поведению. В лучшем случае, жизнь каких людей противоречива и «скучна». В качестве примера можно привести жизнь великого философа Артура Шопенгауэра, который решил, что три человеческие ценности — молодость, свобода и здоровье, — ложны, поскольку мы начинаем их осознавать всякий раз, когда теряем. Шопенгауэр сделал попытку отказаться от этих ценностей («сделал попытку», т.к. отказаться от молодости, здоровья и свободы невозможно, оставаясь при этом относительно здоровым и просто живым), и при этом всю свою жизнь гениально совмещал свое прижизненное философское дарование и собственно свою философию. В этом, похоже, иррационализм Шопенгауэра. Другой философ иррационализма — Фридрих Ницше («великий ниспровергатель») не менее великолепно отвергнул счастье: «К счастью стремятся только коровы, женщины, дети, англичане и социал-демократы». И все-таки великие иррационалисты (равно как и экзистенциалисты) больше предлагали «взамен», нежели отвергали (хотя, возможно, сами с этим бы и не согласились). К еретикам ближе те, кто пассивно отрицают что-либо. Времена духовных «пауз» в судьбе человечества порождают именно таких «еретиков». С точки зрения общественной морали, это, как правило, «неудачники», «бездари», «лентяи», «паразиты общества» и пр., которые «ни на что больше не годятся». С точки зрения же их самих, отрицание есть форма протеста социальному окружению. Яркий пример — движение «хиппи», «сексуальная революция» и другие смежные явления. Интересно, что антиподом для «ереси» хиппи явились крайне реакционные «фанатики» панки с моралью национализма, шовинизма, геноцида и т.п. Еще интересен тот факт, что хиппи часто становились в семьях влиятельных ученых, бизнесменов, политиков, культурных деятелей, являющихся своеобразными «фанатиками своего дела». По определению, фанатизм узконаправлен, — это способность глубоко фокусироваться на своих целях. В своих крайних психических проявлениях фанатизм рождает патологию — паранойю. Ересь же, наоборот, расфокусирована. Но протест может быть как по отношению только к одной стороне человеческой деятельности (тогда это ближе опять-таки к фанатизму, действие рождает противодействие, — одна крайность может породить другую), так и «во все стороны». Во втором случае это тоже может сопровождаться крайними психологическими проявлениями — шизоидными (да простят нам за возможно вульгарные интерпретации психопатологий). Впрочем, за «шизоанализ» выступают современные деконструктивисты Ролан Барт, ЖильДелез и др., ссылаясь на «фактор бессознательности» в этике.

Итак, мы осветили две крайние стороны человеческой морали — этика слепого согласия и этика отвержения чего-либо. В мире религии больше выражено первое (например, «не суди, и не судим будешь»). Второе не однозначно, — может быть как частным, так и общественно значимым. Например, неканонизированные практики отпускания себя существуют во всех мировых религиях и на стыке нескольких религий. Особенно ярко философия отвержения (в различных формах) развита в таких известных традициях, как Дзен-буддизм, Суфи, Тантра и пр.

Сейчас речь пойдет о пути этики, с которым не согласятся не сторонники преданного служения, не сторонники сомнений. И те, и другие скорее посмеются над этим путем, т.к. он, по определению…

Этика дурака

«Волков бояться, — в лес не ходить», — таково отношение к этой морали со стороны. Страх может сопровождать и фанатизм, и ересь. Страхом можно часто объяснить и поведения религиозного фанатика, и установки «материалиста. Некоторые люди не идут в церковь, к психологу, или даже не имеют сновидений по причине элементарного банального страха перед… самим собой. И как часто в наши дни можно откровенно услышать «боюсь любви», «боюсь жизни», «боюсь самого себя». Такова философия «дурака».

В данном случае, в силу особенностей русского языка, возникает определенное моральное осуждение «дурак». На самом деле, это просто способ обратить внимание на некоторое противоречие в данной морали: «Знаю, что придется, но не делаю, т.к. боюсь». Здесь развитие мысли таково, что, например, человек сталкивается с какой-либо ненаучной парадигмой.

Если бы это произошло во времена подъема научного мировоззрения или в закрытой общности людей, то, скорее всего человек (имеется ввиду средний посредственный социальный человек) пошел бы по пути слепого отрицания. Но допустим, что ситуация распространения паранаучного знания социальна, «свободы» граждан наконец то соблюдаются, остается только «взять» истину, о которой идет речь. Но очевидно, что человек находится под властью прежнего сформировавшегося мировоззрения с определенными условиями и ценностями. Возможно, что и эти ценности не совсем его удовлетворяют, т.к. послужили причиной какой-либо нереализации (в личной жизни, в материальном плане, в общественной жизни и т.п.), что и побудило его соприкоснуться с иной моделью миропостроения). Но, соприкоснувшись, он вдруг отскакивает «как черт от ладана». Без сомнения, он находится под давлением этики слепого служения (религиозный вариант) и/или этики всеобщего отрицания (материалистический вариант), что еще больше обостряет его внутренние противоречия. Более того, современная цивилизация с точки зрения культурологии сформирована «лунным мировоззрением». Это приоритет жизненных материальных ценностей, долголетия, деторождения, власти, но также страх перед смертью и потусторонним миром. И если материальные внешние ценности жизни — бренны, относительны, то страх перед смертью — фундаментален. Этот страх глубоко укоренился в сознании современного человека, и, поэтому, проецируется на все необычное, даже если человек от первого контакта с этим «ненаучным» знанием получил приятные впечатления. Например, богобоязненный правоверный человек может бояться естественного знания также, как ученый может бояться религиозного. В обоих случаях, возможно, имеет место слабость и непрочность религиозного или научного служения, т.к. человек, устоявшийся в своих взглядах, не боится противоположной позиции, и, более того, принимает эту позицию. Хорошие ученые всегда были глубоко проникнутыми в вопросы религии, и, наоборот, мудрейшие религиозные отцы являются великолепными знатоками естественных наук (об этом будет идти речь далее). Порою человек из одной крайности страха бросается в другую, с соответствующей ей моралью страха. И отличие этой морали от морали фанатика только в том, что в случае морали фанатика человек сфокусирован на своем предмете познания, а в случае морали дурака — на страхе перед другим предметом познания при одновременном желании им владеть.

Это мораль «переходного периода» и на уровне пути познания человека, и на уровне развития общества. ХХ век явился таковым для всего цивилизованного общества (см. Приложение). Особенно ярко последнее выразилось в философии культурно-исторического развития Освальда Шпенглера («Закат Европы»), русских предшественников К.Н.Леонтьева и Н.Д.Данилевского, в идеях философии фатализма (отчасти у Шопенгауэра, русского философа Н.А.Бердяева и др.). Страх — первый враг на пути знания по Карлосу Кастанеде. Любой человек неизбежно с ним сталкивается во снах, измененных состояниях сознания (по отношению к обычному состоянию сознания жизни общества). Страх сопровождает в определенные начальные моменты развития и фанатика, и еретика. Страх может быть объяснен родовыми травмами (по Станиславу Грофу), и, как уже упоминалось, «лунным» мировоззрением. В страхе человек прикрывается «своими» понятиями «смерть», «свобода» (в смысле свобода «от», в отличие от свободы «для», — можно убегать от любой человеческой ценности, мотивируя свое бегство «свободой»). Страх — пища для «дьявола», вместилище силы (если «не кормить» этого дьявола) и слабости (если культивировать страх, жалость к себе, называя это «сочувствием к другим»). Следовательно, страх можно использовать для выслеживания своих потенциальных возможностей, если следовать пути, называемому…

Этика без этики

По аналогии, это название созвучно с «путем без пути». Действительно, соответствующее направление морали направляет сознание человека по пути определенной морали как бы «забыв» об этой морали, пренебрегая ей. Это не лицемерие, не самообман (с точки зрения предыдущих этик), но спонтанное «отпускание» себя в жизни, где остается некий молчаливый свидетель происходящему — осознание.

Итак, это путь осознания. Традиционно считается, что эта этика преподается в некоторых традициях Востока (ярко — в Дзен-буддизме). Но другие, даже ортодоксы уверены, что осознание человеком самого себя является именно их путем. С этой точки зрения счастье — быть «здесь и сейчас», смерть — быть «с мерой», удовольствие — «где-то раньше воли», воспитание — «поддерживание питания», ценности соотносятся с ценой, любовь — с «быть любым» и т.д. (заметим, что все вышеперечисленные слова русские, что отражает этнопсихологические особенности русских). Такова этика без этики. Типичный представитель этой морали — «фанатик», «еретик» и «дурак» в одном лице, а также не тот, не другой, не третий.

Современный человек конца ХХ века, пожалуй, больше всего попадает под эту характеристику. Это своеобразное возвращение к «солнечному» мировоззрению. Если взять общее в традиционной Японии, Древнем Египте, солнечные языческие культы славян и народов Крайнего Севера, отбросить «лунные» элементы, то, пожалуй, можно сформировать внешний облик приверженца такой этики. Общепринятые моральные ценности технократического человека превращаются здесь в «веру без веры», «любовь без любви», «свобода без свободы». Без сомнения, этот путь кому-то может показаться нравственным хаосом, безнравственностью, и в этом Свобода его мнения с точки зрения «этики без этики». Зачатки такой философии можно увидеть у иррационалистов. Например, Бердяев называет законы этики «болезнями бытия», поэтому «быть в мире есть уже падение». Такую этику своего соотечественника Л.И.Шестов назвал «парадоксальной» этикой, а В.В.Зеньковский — «панморализмом».

Видно, что такая философия близка по духу философии отрицания («еретика»), если не разуметь «свидетеля» такому отрицанию, который все же видит реалии развития и предлагает (возможно, скрыто) что-либо взамен. А возможно, предлагает то же, что и отвергает, но только в модифицированной, адаптированной под время, более универсальной форме. Это настолько неприятие, как и приятие всего, исходя из формулы «путь без пути». Это «отчаяние» Кьеркегора и «одержимость» Кастанеды. С этим можно не согласиться, потому что спорить с вами никто не будет (дзен-буддист Вас просто может ударить по голове, или поклонится в ноги, как подобает дзен-буддисту). Это не этика вообще, но и Высшая этика с другой стороны. Это «хаос» античного философа Гесиода, «первозданный хаос» Бердяева, «беспредельность» Шестова, но и Космический порядок современных мистиков. Это не может не симпатизировать человеку ноосферы Вернадского.

Все, что сказано об «этики без этики» бессмысленно, поскольку имеет глубокий сакральный смысл с точки зрения самой «этики без этики». Здесь никто и ничего не доказывает, — это самая бестолковая глава нашего повествования, а значит можно смело перейти к части…

Этическое противостояние

Данное название понимается неоднозначно, и больше похоже на игру слов, даже софизм. Но, в контексте вышеперечисленных 4-х первых этик, можно рассматривать, по крайней мере, 6 попарных противостояний каждой из них. Не повторяя вышесказанное, кратко перечислим эти комбинации:

Фанатик — еретик: «верю — не верю»;
Фанатик — дурак: «не боюсь — боюсь»;
Еретик — дурак: «не верю, не боюсь — верю, боюсь»;
Этика без этики: «верю и не верю, боюсь и не боюсь» включает в себя все три антитезы.

Если же говорить более конкретно, то можно выделить противостояние абсолютных ценностей и относительных. По определению, абсолютные ценности непостижимы для человека смертного, впрочем, они и связаны с понятиями «смерть», «жизнь», «счастье», «любовь» и т.д., зависящие от особенностей менталитета того или иного этноса или народа. Относительные же — процессуальны, т.е. существуют в жизни и, следовательно, изменчивы.

Споры об абсолютных истинах бессмысленны, неразрешимы принципиально, но непостижимым образом могут разрешаться. Подобный спор между двумя людьми может длиться всю их жизнь (ведь «жизнь» — абсолютная истина), или один из них отказывается от своей правды (символически «умирает» — снова абсолютная истина). Например, Шопенгауэр всю свою жизнь противостоял Гегелю. Ведь, по Гегелю, счастье заключалось в проявлении воли в выполнении своего Долга; для Шопенгауэра же счастье как жизненная ценность не принимается, а жизнь видится как Воля к власти. Подобно своему предшественнику, Ницше отверг ценности Канта: (кантовскую «Вещь в себе» Ницше называет «ублюдком», «суррогатом жизни», равно, как и другие научные единицы — атомы и пр.). Современные сторонники Канта больше похожи на «фанатиков»-интеллектуалов, а сторонники Ницше — на «безумных тантристов». В христианстве существует образ святого Киприана, который, будучи «правой рукой дьявола», однажды увидел силу Веры в молодой девушке и, не сумев ее совратить, перешел на сторону бога. Отсюда и категоричность Молитвы Киприана: «Не постигший зла, не постигнет и добра». Всякая категоричность абсолютна. Бердяев противопоставляет «этику искупления» (христианскую) «этике творчества» (истинную), а также «время испорченное» (настоящее) — «истинному времени» («Действие истории зачато в недрах Абсолюта, и настоящая основа истории есть свобода зла», настоящая история есть «неудача духа, в ней не образуется Царство Божие»). Шестов, говоря о «мистической этике», противопоставляет стремление к свободе — разуму, где разум — «уклонение от свободы».

Говорят, что полуправда хуже лжи. С этой точки зрения, не существует «правдивой лжи», «сладкой лжи», «горькой правды». В «этике без этики» правда, добро — это то, что создает бесспорные абсолютные ценности в данный момент, такие, как жизнь и смерть, счастье и любовь (если такие в данном обществе имеются); а ложь, зло — это то, что разрушает абсолютные истины (например, веру в бога). Пожалуй, и для «солнечного», и для «лунного» общества есть одна общая ценность — осознание человеком самого себя, при всем многообразии разногласий. В этом и общее понятие добра (рождение ребенка во всех культах — свято, но смертная казнь — относительна; разделение знание на «светлое» и «черное» — тоже не повсеместно). Таким образом, добро более «абсолютно», чем зло. Например, создание доброго мнения о себе, имиджа — длительный процесс в относительном мире, возможно вечный (абсолютный). С другой стороны, одного плохого проступка (т.е. связанного со злом, какой-то ложью) хватит, чтобы вмиг разрушить все то, что создавалось годами хорошего. Вообще «ломать — не строить». С этой же точки зрения, выбирать «из всех зол — меньшее» тоже характеризует зло как относительное понятие. С другой стороны, «от добра — добра не ищут» говорит о неделимости добра (т.е. об абсолютности добра).

Вышеприведенные пословицы и метафоры отражают русское мировоззрение, но, на самом деле, аналогичные словесные обороты существуют во всех языках. Разница в этнических ценностях может быть опять же относительна. Поэтому, и не существует «фанатика», «еретика» и «дурака» в чистом виде. Это всего лишь абсолютизации, приведенные нами лишь как модель понимания относительных проблем этики.

Заключение

Справедливости ради, вернемся к словам Швейцара: «Истинная этика начинается там, где перестают пользоваться словами». Для того, чтобы закончить все же наши «этические «рассуждения, удобно рассмотреть их линейно, ведь наше мышление рационально (по крайней мере та часть, которая касается этических норм), а отсюда однонаправлено и «морализовано». Далее будем брать этапы этики, исходя из традиционных философских понятий, таких как 5 стихий, 5 этапов развития Дао, соответствующая иерархия форм жизни (и даже органов чувств).

Итак, пусть нижняя ступень этики будет хаос, т.е. отсутствие этики. И это не тот хаос, который в норме у Гесиода, Бердяева и Шестова. Это настоящий хаос, полная разруха, турбулентность, неуправляемость. Теперь в хаосе выделим кристалл. Этот минерал подобен ритуалу, имеет четко выраженные границы своего порядка и своей морали. Ритуал может быть в человеке (например, в фанатике), на уровне семьи (это ортодоксальная семья с четко обозначенными правилами, иерархией власти, формами знакомств, свадеб, рождения детей, санкциями нарушения этих правил и пр.), а также на уровне общества. В ритуале нет этики для одного человека, поскольку ритуальная этика задается авторитетом (например, богом, мессией, пророком и др.), можно сказать, что ритуал — это чужая этика. Здесь человек слеп, но это уже не хаос. Постепенно в ритуале появляется тяга, стремление к тому, что создал ритуал, подобно растению, стремящемуся к солнцу. Его мораль наполняется живым содержанием, появляется степень свободы, — самому изменить себя под влиянием этого источника морали, но такая этика не подразумевает «шагов в сторону».

Нельзя описать то, чего нельзя описать. Слова очень часто манипулируют этическими ценностями. Слова, особенно в русском языке, с точки зрения лингвистов, часто несут нарицательный, осуждающий оттенок. В этой работе такая цель не преследовалась. Один мудрец сказал: «Как только человеку потребовалось кому-то лгать, он придумал слова». По Шестову, «этическое родилось вместе с разумом». Поэтому, можно смело отказаться от всех вышеперечисленных рассуждений в пользу Настоящей этики.