— И вот говорит он тебе: «Клянусь, я не специально!», смотрит на тебя своими синими, полными шока и слез глазами, и ты понимаешь, что всё готов отдать, вот только чтобы не сажать этого человека, потому что это для него большая потеря, для него это серьезно. Потом заглядываешь в его личное дело, а оно чистое, как дневник у отличника – вот ни одного нарушения, а тут – на тебе! — на целый год посадить нужно этого отличника…
— И что ты делаешь?
— А что тут поделать? Понимаю по-человечески, что сейчас с моей легкой руки для него все закончится, но ничем не могу помочь. Ведь как такое называется? Закон, да. Закон у нас «один для всех». Налить тебе ещё?
— Я не пью много, спасибо.
— Тогда буду пить я, не против? Тяжело вот так, всё в открытую, постоянно под пристальным вниманием окружающих. Ответственность давит, конечно. Но ты делаешь вид, что все хорошо, что так и должно быть. А знаешь, друг мой, как иногда хочется разорвать всё и уйти на покой?! Но это как воронка, в которой ты крутишься по замкнутому кругу, тебя всё сильнее засасывает внутрь. И выплыть не можешь себе позволить: от закона нельзя отступаться ни в коем случае, но и засосать себя тоже не даешь, всё-таки нужно быть ближе к людям, не превращаться в робота. И барахтаешься вот в этой воронке, но силы-то не бесконечные. Понимаешь меня?
— Понимаю.
— Это как катастрофы, только по-человечески. Просчитываешь всё до мелочей, но никогда не знаешь, какая ситуация тебя ожидает, всё предугадать невозможно. Урегулировать всё равно не получится. Страшно так бывает, когда мораль твоя собственная вразрез с законом идет. У всех такое случается, просто потом привыкаешь. И циничность, и черствость появляется, когда каждый день чье-то эсвэшное будущее решаешь. Но напускное это всё, на самом деле всё через сердце. Каждая жалоба ножом режет. Думаешь, долго так продержаться можно?
— Я не знаю.
— Вот и я не знаю. Но благодарности тоже есть, просто их меньше заметно. Да и не принято благодарить, работа же, как-никак. А преступников своих родных, которых наказываешь, пониково знаешь. Каждый – как отдельная фотография в семейном альбоме. Бывают все черно-белое: недовольства, жалобы, жалобы, недовольства, оскорбления, жестокости, и тут переворачиваешь страницу, а там улыбка на цветной фотографии. И все, полегчало, сошёлся бОланс. Уже по-цветному на мир смотришь. И даже не расстраиваешься, если это только через розовые очки. А ещё, знаешь, так достает эта лесть, эти постоянные выслуживания перед тобой: ты ведь инквизитор, наказать можешь. Это такие, которые во власть верят и вседозволенность. Они как будто не понимают, что у меня руки связаны в десять раз туже, чем у них. И заливают тебе глаза и уши сладенькой чепухой, а ты поначалу упиваешься, конечно, ведь видишь это все благоговение. А потом уже вот здесь это всё сидит, вот здесь, у самого горла. Но я вижу, ты устал. Спокойной ночи.
— Спокойной.